Изъятие церковных ценностей

Наконец, важнейшим документом религиозной общины 1920-х годов была «Опись культового имущества»: на 32 страницах большого формата было зафиксировано наличие богослужебных предметов, церковной утвари и другого имущества двух храмов Данилова монастыря. Особой тщательностью выделяется описание Троицкого собора. Указаны все иконы всех ярусов всех иконостасов (с точным их расположением и размерами), а также отдельные иконы в разделе «Иконы в храме». Особые главы посвящены описанию приделов Алексия Человека Божия и Зачатия святой праведной Анны по разделам: «а) алтарь; б) предалтарный иконостас; в) иконы в других частях». Согласно описи, в Троицком храме находилось более 120 икон и хоругвей. Отдельная глава описи посвящена «Паникадилам, лампадам, подсвечникам, аналоям, шкафам, скамьям и др. вещам».

Общее число предметов церковного имущества храма по описи — 282. Как «местночтимый образ» выделена икона Божией Матери «Троеручица».

В более обширном двухэтажном семипрестольном храме Святых Отцов Семи Вселенских Соборов опись насчитывает 308 предметов, из которых более половины номеров (164) составляют иконы. На самом деле икон было больше, так как нередко группы образов (праздничные, на Царских вратах) описывались под одним номером. Подробно расписано внутреннее убранство верхних приделов святых благоверных князей Бориса и Глеба; святого благоверного князя Даниила Московского, а также нижних: святого пророка Божия Даниила и святой праведной Елисаветы.

В описи аккуратно указан точный вес всех восемнадцати колоколов, висевших на колокольне, — от самых больших весом в 722, 365 и 125 пудов до самых маленьких — одно- и двухпудовых. К сожалению, в описи отсутствует описание надвратного храма преподобного Симеона Столпника. В описях храмов также нет датировки времени написания икон — инструкции этого не требовали.

Подобные описи церковного имущества содержат и регистрационные Дела на все другие обители и храмы Москвы. Сведения в них могут оказать неоценимую помощь историкам церковного искусства и реставраторам, ныне восстанавливающим иконостасы и разыскивающим в музеях иконы храмов.

Фундаментальные многостраничные регистрационные списки религиозной общины и описи «культового имущества» (часто в двух-трех экземплярах) составляют значительную часть Дела и являются ценнейшим многоплановым источником о жизни общины и монастыря в 1919-1923 годы. Не менее важное значение имеют хранящиеся в Деле документы, касающиеся различных сторон жизни общины и судеб монастырских памятников в 1922–1926 годы. Этот комплекс документов происходит из канцелярии АОМС и состоит, как правило, из кратких справок (чаще всего машинописных), иногда с резолюциями.

Десять документов повествуют о судьбе храма во имя преподобного Симеона Столпника, издревле существовавшего под колокольней над Святыми вратами. В августе 1902 года в корпусе, примыкающем к колокольне, была освящена больница-приют для монашествующих, а в декабре того же года после ремонта и соединения с больницей освящен храм святого Симеона Столпника. В надвратной церкви в воскресные и праздничные дни совершались богослужения для больных монашествующих и учеников церковно-приходской школы.

После революции храм закрыли как домовый, хотя он и был принят группой верующих в 1919 году. В церкви богослужения не проводились. В 1922–1923 годах были вывезены ценности, часть из которых была направлена в музейные учреждения. В октябре 1922 года комиссар ГПУ Трусов в присутствии наместника о. Поликарпа (Соловьева) изъял из храма преподобного Симеона Столпника восемнадцать риз, две чаши, три креста, три ковша, лжицы и другие серебряные предметы (л. 119). Сохранившаяся в Деле переписка свидетельствует о неоднократных попытках жилищного кооператива занять помещение храма под жилье. В закрытой церкви оставался иконостас со старинными иконами, что вызвало появление нескольких писем руководства музейного дела Главнауки. В Деле сведений о перевозке иконостаса в музей нет, а последний документ, относящийся к этому храму, косвенно свидетельствует о предоставлении в 1928 году его помещения под детскую площадку (л. 193).

Судьба других зданий и памятников монастыря в середине 1920-х годов фрагментарно освещена в документах переписки, в частности, о закрытой в 1926 году часовне по Б. Тульской улице (л. 86–89). Красноречивое свидетельство времени — административное ограничение милицией колокольного звона (1925 г.) до нескольких минут (л. 84–85).

Косвенно и крайне фрагментарно хранящаяся в Деле переписка отражает трагедию памятников кладбища Данилова монастыря. Краткие документы переписки Адмотдела свидетельствуют о разгуле хищений и вандализма на старинном некрополе весной 1929 года (лл. 183–185).

Постепенное закрытие храмов, разгром и ликвидация старинных некрополей, приспособление зданий обители под жилые помещения и плотное их заселение — все это отражало усиливавшееся наступление мирских властей на московские обители в 1920-е годы. Проследим судьбу тех монастырей Москвы, в которых еще существовали монашеские общины в этот период. Вокруг монастырских храмов, которые обслуживали иноки и инокини, образовывались крепкие приходы из проживавших в близлежащих районах москвичей. Наиболее сохранили свой монастырский характер Страстной, Ивановский, Никитский монастыри, в которых в середине 1920-х годов находилось от ста до двухсот инокинь и послушниц, объединенных в пошивочные, стегальные и иные зарегистрированные трудовые общины.

Гораздо более строго власти относились к монахам на территориях мужских монастырей. В середине 1920-х годов в Донском монастыре и около него проживало более двадцати монахов, среди них — настоятель архимандрит Алексий (Василий Михайлович Палицын) . Монахи работали сторожами, смотрителями, рабочими в различных учреждениях, разместившихся в монастыре. Во второй половине 1920-х годов большая часть монахов была изгнана с территории обители.

На проживание монахов на территориях уже закрытых монастырей не раз обращали внимание власти и ретивые атеисты-москвичи. Руководящие сотрудники АОМС писали в президиум Мосгубисполкома в ноябре 1928 года о Покровском монастыре: «При бывшем монастыре проживают монахи, которые исполняют все требы и обязанности по заданию культа, так что внешний и внутренний тип монастыря сохранен полностью. Нахождение такой религиозной организации рядом с рабочим клубом им. Бухарина нецелесообразно и крайне нежелательно...» .

А вот что писали в АОМС три члена ВКП(б), жившие на территории Высокопетровского монастыря: «...Управляют всеми делами церкви и общины архимандрит, попы и монахи бывшего Петровского монастыря. На бумаге это бывший монастырь, а на действительности он остался по-старому в полной неприкосновенности со всем своим мракобесием. Этот бывший монастырь под прикрытием общины верующих ведет пропаганду против власти и является местом для собирания контрреволюционных сил... Кроме того, монастырь имеет разлагающее действие не только на лиц, проживающих в доме, но и на все окрестное население».

Таких заявлений накапливалось у властей все больше, и в 1928–1929 годах было решено окончательно уничтожить теплившуюся в обителях жизнь, ликвидировав последние монастырские соборы и выселив монахов. Хронологическую картину трагедии монастырей Москвы наглядно рисуют постановления об их закрытии, принятые президиумом Моссовета:
21 марта 1928 года закрыт собор Страстного монастыря;
21 декабря 1928 года закрыт собор Никитского монастыря;
15 января 1929 года закрыты соборы Скорбященского и Покровского монастырей;
март-апрель 1929 года закрыт собор Знаменского монастыря;
5 апреля 1929 года закрыт Боголюбский собор Высокопетровского монастыря;
19 апреля 1929 года закрыты соборы Донского, Новодевичьего и Симонова монастырей;
3 июля 1929 года закрыт собор Богоявленского монастыря;
27    июля 1929 года закрыт собор Заиконоспасского монастыря.

Верующие, прихожане и монахи, пытались обжаловать эти постановления, но тщетно — ВЦИК оставлял в силе решения московских властей. Трагедия ликвидации монастырских храмов состояла еще и в том, что многие общины не желали переходить в располагавшиеся рядом с закрывавшимися православными церквями обновленческие храмы. Вот что, например, писали в июле 1929 года во ВЦИК верующие Богоявленского монастырского собора, узнав о ликвидации своей святыни: «Если и этот храм будет закрыт и от нас передан Историческому музею, нашей общине верующих (большинство которых есть трудящиеся и живут вблизи Богоявленского храма) некуда будет ходить молиться и исполнять свои религиозные нужды, потому что ближайшие храмы есть молитвенные места иных религиозных толков и течений: Гребенский храм есть обновленческий живоцерковнический, Владимирский часовенный — новоцерковнический, Борисовский, Заиконоспасский монастырский — возрожденческий Антониновский, Никола Большой Крест — Самосвятов Путятиндев и т. п... Этими последними храмами обладают, с нашей религиозной точки зрения, раскольники и еретики, с которыми по своей религиозной совести мы, верующие Богоявленской общины староцерковников, не можем иметь никакого молитвенного общения и, следовательно, не можем в таковых храмах удовлетворить свои религиозные нужды потому, что там находятся инакомыслящие религиозные группы и общества».